- Слепая? – переспросила
растерянно в телефон. Из трубки скрежещуще донеслось: «Всего на пару дней, у
неё температура поднялась с утра, так бы она сама, а теперь волнуемся, мы в
понедельник уже вернёмся!» Я покачала отрицательно головой, как будто родители
девушки могли видеть жест отказа. Паузу восприняли иначе, и начали рьяно
благодарить: «Спасибо, Рита, спасибо огромное!» «Но я…» «Мы тебе сувенирчик из
Праги привезём!» И послышались гудки.
А ведь были такие грандиозные
планы на уик-энд! Собирались рыбачить на Селигер. И главное, что туда ехала Таня,
зеленоглазая рыжая бестия, занимавшая в последнее время все мои мысли. И вот:
прощай рыбалка, и неизвестно теперь как сложатся наши отношения с Танечкой! Вряд
ли ей понравится предпочтение мной досуга с другой, а оправдания «слепая,
больная» будут выглядеть как нелепая отмазка.
Но ничего изменить невозможно. И
я попыталась проникнуться сочувствием к незнакомой слепой девушке, с которой предстояло
провести выходные. Её родители уже в аэропорту, и мне прямо сейчас следовало
ехать к ней на квартиру.
Почему-то подумалось, что у
девушки прыщавое лицо, ведь она его не видит, и, наверное, не ухаживает за
кожей. И наверняка неопрятная, и одевается не стильно, и всё у неё набекрень,
ведь ей без разницы, она же не видит во что и как одета. А ещё - все слепые
держат голову немного запрокинуто, невидящими глазами в потолок, и меня это
всегда раздражало.
В общем, сочувствия не
получалось, лишь росла брезгливость. Но тут я вспомнила, что она слепа от
рождения, то есть, никогда ничего не видела, даже лица мамы, и это непонятно, страшно,
и во мне, наконец, появилась толика жалости. «Бедняжка!» - вздохнула я
натягивая пуховик.
В метро упорно пыталась
припомнить имя подопечной, но никак не могла, хотя ведь не раз заходила речь об
этой девушке и с её родителями, и с моими тоже. Кажется, даже я видела её
однажды на каком-то семейном торжестве, где собралось множество гостей, в том
числе и эта пара с незрячей дочерью. Она младше меня на много лет, впрочем,
какая разница, я не собиралась с ней заводить дружбу. Одна мысль пульсировала в
голове: «Побыстрее бы прошли выходные!»
Новостроечный квартал врезался в
лес. Дышалось не по-городскому легко. Подумалось, поздно вечером из чёрной чащи
выходят волки и охотятся на запоздалых прохожих, торопящихся к своим жилищам от
метро. Уже смеркалось, и я с подозрением покосилась на стаю серых собак,
пристально провожающих меня гипнотизирующими взглядами от помоек. Миновав их, я
на всякий случай оглянулась, не преследуют ли они меня. Затылки сидячих собак
успокоили. Впрочем, ещё и не оглянувшись, я почувствовала, что они больше не
смотрят.
Код в подъезде не работал, и
дверь распахнута. Студёный вихрь загонял в пустую глазницу парадного белую
позёмку. Растаявший снег коричневел сырой грязью на кафельных плитках.
Прочавкала башмаками к лифту. Кабина
подъехала бесшумно, и так же тихо раздвинулись створки. В зрачке зеркала на
стене я увидела себя и заулыбалась: подрумяненные морозом щёки и губы. И
порадовалась, что явлюсь сейчас в новый дом свежая, яркая, а это ведь всегда
важно как именно увидят тебя в первый раз. Впрочем, тут же опомнилась, меня же
не увидят! Даже если бы я была землисто-бледная, то это - совершенно неважно…
Интересно, а как она
воспринимает людей? По каким признакам? Ведь, наверное, ей тоже кто-то приятен,
кто-то нет, или без разницы? Может быть, по запаху? И я пошмыгала носом,
усиленно втягивая воздух, но, разумеется, своего запаха почувствовать не могла,
однако забеспокоилась. А вдруг я пахну неприятно? И она подумает, что я уродка!
Лифт подъехал на семнадцатый этаж, и я решила,
что, в принципе, чего мне переживать, как эта слепая девушка отнесётся ко мне,
не свататься же иду, а просто присутствовать в качестве сиделки.
Всё же надавливая кнопку звонка,
волновалась как перед кастингом. Дверь открылась быстро, будто девушка стояла настороже
у замка.
- Здравствуйте, - мягко
произнесла она, - Рита? Проходите, пожалуйста…
И она отшагнула чуть в сторону
пропуская меня. «А вдруг бы это была не я, а бандит?» - захотелось строго сказать
мне, но я лишь буркнула:
- Здрасти…
Шагнув в неосвещённую прихожую
поёжилась. Квартира погружена во мрак. Ещё только шесть вечера, но зимой
темнеет рано. Как-то жутковато: человек в тёмной квартире.
- Берите, Рита, тапки.
Я ничего не видела, но попросить
включить свет было неловко. Этим как бы намекалось на неполноценность девушки, но
и, как ни парадоксально, я сама представала неполноценной. Ведь она
ориентировалась в темноте, а я нет.
Присев на корточки, всё же
смогла разглядеть тапочки в ящике для обуви. Расшнуровала ботинки и
переобулась.
- Идёмте в кухню, напою вас
чаем, вы, наверное, замёрзли.
- Чайку с удовольствием, -
согласилась я, но не тронулась с места. Во тьме совершенно не понимала, где может находиться
кухня.
Девушка тенью прошла мимо. Я за
ней. Волосы доходили ей до плеч. Кажется, светлые. Лица я так ещё и не увидела.
А может оно и к лучшему? Вдруг у неё белки, закаченные под лоб, или бельмо отвратное...
В кухне, разумеется, не горело
электричество, но уже не так кромешно темно как в прихожей и коридоре. Вечер за
окном всё же излучал сумеречный свет.
Я присела на табурет, и мне
стало до отчаяния тоскливо. Ведь ещё только-только едва-едва вошла, а уже хочется
бежать прочь сломя голову! И тут вспыхнул свет. Я даже вздрогнула от
неожиданности и ослеплённо поглядела на плафон под потолком. И лампочка-то
вроде одна и не более семидесяти пяти ватт, а как слепит! Надо же, всего
несколько минуток просуществовала без электричества, а уже отвыкла!
И тут, наконец, увидела девушку.
Соломка светящихся волос, просвечивающая голубоватым нежная кожа, прикрытые
мечтательно веки с блестинками глаз под прозрачностью ресниц, полуулыбка с
поблёскивающими жемчужинками зубов. Она вся излучала свет!
И даже белая пижамка на ней в
лучистых солнышках.
- Что-то не так? – провела
девушка по губам и щеке ладонью с идеально обработанными чистыми розоватыми
ноготками. – Почему вы так внимательно смотрите на меня?
Действительно, я рассматривала
её бесстыдно в упор, не следя за выражением собственного лица, поскольку
являлась как бы невидимкой, но девушка ощущала мой взгляд. Каким образом? Может
быть, у слепых от рождения присутствуют какие-то особые органы чувств? И я
решила, что нехорошо пялиться на человека, даже если полагаешь, что он тебя не
видит. Наверное, всё же поток энергии из
глаз имеет особую силу, ведь я тоже недавно на улице почувствовала спиной, что
собаки перестали смотреть на меня.
Я наткнулась взглядом на книгу,
лежащую на кухонном столе, взяла её, открыла обложку и увидела надпись:
«Любимой Любушке в день рождения!» И обрадовалась: «Девушку зовут Люба!»
- «Луна и грош». Тоже нравится
этот роман Моэма. Вы уже до конца его прочитали, Люба?
- Что? Ах, книга… Это мамина.
Чёрт! Конечно же, она не может
читать обычные тексты. И как я могла забыть? Я всё время забываю! Каждую минуту
забываю о её слепоте!
- Меня Лариса зовут, -
произнесла девушка, наливая мне чай в чашку. Догадалась, что не помню её имени.
Но я зачем-то солгала:
- Да-да, знаю, что Лариса,
просто обмолвилась…
И убрала руки со скатерти,
инстинктивно боясь, что незрячая девушка случайно плеснёт мне на ладони
кипятком. Но Лариса так ювелирно точно обращалась с предметами, что опасаться
ничего не стоило.
- Спасибо, - торопливо сказала
я.
- Не за что, ну что вы, - ясно
улыбнулась она, - Я пойду прилягу, у меня температура… А вы пейте чай, варенье
берите в вазочке, конфеты в коробке, угощайтесь, пожалуйста!
- Конечно, Лариса, идите,
спасибо, не беспокойтесь, я сама тут почаёвничаю, ложитесь, отдыхайте!
И впрямь, я совсем забыла, что
девушка приболела и ей нужен покой. Да и мне захотелось побыть одной.
Лариса удалилась. Я пила чай,
озирала кухню, слушала как капает вода из крана, брала в руки томик Моэма,
листала, опять пила чай, снова разглядывала кухню. И всё время монотонно падали
капли из хромированного носика крана на эмаль металлической раковины. За чёрным
оконным стеклом метались тени снежинок. Наверное, такая же картина вечно перед Ларисиными
глазами, как в этом окне сейчас: тьма и белёсая рябь…
Я прикрыла глаза, повернула
голову вправо, влево, подняла к лампе. На экране век ярко заалело. Неужели,
Лариса видит лишь чёрное и красное? Красное – это наша собственная кровь, мы
сами. Внешний мир для неё – чернота, а внутренний – алый, кровавый…
От монотонного стука капель захотелось спать. Но
вдруг я вспомнила о своей миссии. А не надо ли чего девушке? Я тут сижу и чаи
гоняю, схоластически рассуждаю о внутренних и внешних мирах, задрёмываю, когда
ей там, возможно, требуется моя помощь!
В коридоре горел свет. Лариса
позаботилась, чтобы гостья не плутала в квартирных чертогах. Я заглянула в одну
дверь – гостиная, в другую – спальня, пустая, наверное, родительская, в третьей
обнаружила лежащую под розовым одеялом спящую Ларису. Впрочем, может быть, она
и не спала, ведь глаза у неё всегда прикрыты.
Я совершила несколько осторожных
шагов по толстому мягкому ковру. Лариса повернула лицо в мою сторону и
улыбнулась.
- Вам скучно, Рита?
- Ой, не спите…
- Можете включить телевизор, или
почитать книгу, у родителей в спальне большая библиотека.
- Лариса, вам ничего не нужно?
- Нет, разве что…
- Что?
- Посидите рядом, расскажите
что-нибудь…
Я огляделась, но единственный
стул был занят стопкой чистого белья.
- Возьмите пуф.
Пуфа я не видела. Но опять
поразилась тому, что девушка будто читала мои мысли. Хотя, наверное, она просто
знала, что стул занят.
- Слона видите? Это – пуф! – и Лариса засмеялась. Меня приятно удивил её
смех: незамутнённый, простой, беззащитный.
Я заметила слона: большого,
толстого, из красной кожи, расшитой разноцветными стекляшками. Вероятно, его
привезли из Индии. Перетащила слона впритык к кровати и уселась верхом.
- Что же рассказать?
- Вы в цирке работали? Что-нибудь
про цирк… я туда никогда не ходила.
И мне взгрустнулось. Никогда не
бывать в цирке – такое невозможно представить! И ведь это даже исправить никак
нельзя.
- Я давно работала в цирке,
почти всё забыла.
- А сколько вам лет? Не говорите,
сейчас скажу. Тридцать?
- Не совсем... – мне было
больше, но я не назвала цифру. Внутри всё равно гораздо младше своих лет, а
зримая внешность – лишь оболочка души, но слепым не видна упаковка, поэтому лжи
в моём умолчании не содержалось.
Лариса произнесла:
- А мне уже двадцать пять!
- Уже!!! – и я засмеялась.
Честно говоря, засмеялась лишь для того, чтобы опять услышать её смех. Звук смеющегося
голоса незримыми прикосновениями проникал в самые нежные уголки моего организма,
и там делалось расслабленно-нежно, и хотелось повторения этих хрупких секундочек
вновь.
И она засмеялась. Я
почувствовала себя пьяноватой. Как хорошо, что она не видела в этот миг моего
лица! Я могла полностью расслабиться, не заботиться о маске. Ведь при общении
человек всегда невольно придаёт лицу какое-либо выражение, лишь маленькие дети
не задумываются о мимике, ещё и поэтому, может быть, они такие очаровательные.
Её смех стих. Я тоже примолкла.
Лицо Ларисы было обращено ко
мне. Полуприкрытые бледные веки с тончайшими голубенькими прожилками. Подумалось,
что люди ведь почти никогда не видят веки друг друга, не общаются с закрытыми
глазами, только лишь когда целуются.
Лариса перебила поток моих
сумбурных мыслей:
- Вы красивая.
- Но… Почему вы так решили?
- Вижу…
Мне захотелось спросить: «Каким
образом видите?», но я лишь пошутила:
- А вдруг у меня на лице
огромная жирная коричневая волосатая бородавка?
- Рита, ну, что вы такое
говорите?! Нет у вас никакой бородавки! Вы очень красивая.
Засмущавшись, я решила сменить
тему.
- Что ж, о цирке, так о цирке...
Я там успела поработать немножко художником-моменталистом, немножко жонглёром,
немножко клоуном, но, к сожалению, хотя и очень люблю цирк, но всё-таки,
кажется, моё призвание - литература. Хотя это тоже жонглирование буковками,
эквилибр словами…
- Вы умеете жонглировать? Шариками,
кольцами?
- Да, но так, не особо, как все…
Тремя предметами любой дурак за полчаса научится жонглировать!
И тут я опять осеклась. Ведь Лариса
не могла научиться жонглировать, потому что для этого нужно зрение.
- А как жонглируют? – промолвила
она спокойно.
- В этом деле главное кисти рук,
- я не знала, как объяснить технику жонглирования без показа.
- А мои кисти подходящие?
Я взяла её субтильную ладошку,
повращала медленно тонкое запястье, и хотела положить обратно на одеяло, но Лариса
слегка сжала мои пальцы.
- Подходящие… - выдохнула я.
Чувствовала тончайшую пульсацию
в подушечках её пальчиков, и живое тепло ладони. Рука моя вздрогнула. Уголки
губ Ларисы в ответ дрогнули в улыбке.
Я не смела отнять ладонь из её
руки. И не хотела. Закрыла глаза. Зрение мне стало не нужным. Достаточно чувствовать ладонью её ладонь.
Через некоторое время поняла,
что Лариса заснула. Посмотрела. Другую ладошку она подсунула под щёку. Дышала
неслышно. Я разжала пальцы, и Ларисина рука безвольно выскользнула на одеяло.
Тихонько поднявшись с индийского
слона, бесшумно вышла из комнаты, аккуратно прикрыла дверь. В кухне заварила
чай. Потом приняла ванну и легла спать в комнате родителей Ларисы.
Лёжа с открытыми глазами,
рассматривала тени от оконных рам на потолке. Видит ли Лариса сны? И если
видит, то какие? Что же она может видеть, если никогда ничего не видела? С
этими безответными мыслями незаметно уснула.
Приснилось нечто такое, чего
никогда не встречалось в жизни. Пейзаж вокруг был размытым, будто я глубоко под
водой раскрыла глаза. Не замечая меня, мимо проходили невнятные фигуры. Груды
бесформенных зданий с неясными очертаниями громоздились обок. И всё залито
туманно-лунным светом, льющимся из-за горизонта.
Проснувшись, не могла понять,
откуда во мне родился этот странный сон. Поднялась с постели, подошла к окну,
отогнула лёгкую тюлевую штору.
Обширный заснеженный лес. Я
будто смотрела на него с вершины горы. Какой же красивый вид из окна и как
нелепо, что он не существует для слепой девушки!
- Проснулись? – раздался за
спиной светлый голосок.
- Доброе утро! – оглянулась я.
- Любуетесь на лес?
- Ну… так… чуть-чуть…
- Он прекрасен…
Лариса промолвила это несколько
вопросительно и грустно. Возможно, мне показалось. Я не ответила, спросила её о
самочувствии.
- Мне сегодня хорошо,
температуры нет. Я бы хотела погулять. В лесу… Пойдёмте?
- Но вы же простужены!
- Мы немножко пройдёмся, по
просеке… Свежий воздух пойдёт мне на пользу.
- Ладно, но ненадолго.
- Спасибо, Рита! Вы покажете мне
свой лес, каким вы его видите… Он всегда такой разный, у всех разный…
Я задумчиво посмотрела в окно. У
всех разный… Получается, что я, каждый зрячий имеет только одно представление обо
всём, что видит, а слепцы много, через всех нас. Так чей же мир богаче?
Позавтракав, мы пошли в лес. Он
начинался сразу за углом дома. На центральной аллее в это солнечное субботнее
утро многолюдно: родители, везущие малышей на санках; прогуливающиеся неспешно пенсионеры;
кормящие белочек дети.
Мы свернули на безлюдную просеку
и прошли по ней метров тридцать.
- Хорошо тут, - приостановилась Лариса
и дотронулась до лапы ели с тяжёлой снежной шапкой на упругих тёмных иглах. Снег
разломился и посыпался сахарными ломтями в сугроб.
- Ай… - Лариса сняла варежку,
набрала пригоршню белоснежных кристаллов и прислонила к глазам. Я тоже взяла
снег в ладонь и прижала к лицу. Глазные яблоки заломило, и я отбросила начавший
плавиться комок замёрзшей воды.
- Какой он на вид - снег?
- Белый, нет, бесцветный, но
кажущийся белым, пушистенький, или это мелкие колючки… - я запнулась, с
изумлением поняв, что не так просто описать то, что видишь.
- А ёлочка, какая она?
- Иголки похожи на пластиковые и
как будто немножко покрыты лаком, и слегка подёрнуты сизовато-белёсым налётом…
Лариса наклонилась к лапнику,
понюхала иголки, чему-то усмехнулась.
- А небо? – внезапно произнесла
она. – Какое сейчас небо?
Я задрала голову ввысь.
- Оно очень яркое, очень
высокое, его не видно, как будто просто свет светящийся, льющийся из неоткуда, а верхушки деревьев облиты солнечными лучами…
Лариса стояла с запрокинутым
ввысь лицом и счастливо улыбалась. Я примолкла, залюбовавшись ей. Зря вчера
подумала, что лица слепых бессмысленно приподняты к потолку. Нет, они смотрят в
небо, сквозь небо, туда, куда невозможно проникнуть зрением.
- Хотите, я покажу вам свой лес?
– молвила Лариса.
- Да! – горячо отозвалась я. И
мне в самом деле, этого очень захотелось! Что же всё-таки она видит? Где
находится сейчас?
- Закройте глаза, - мягко
потребовала Лариса. Я подчинилась. Она взяла меня за руку.
Со смеженными веками чувствовала
себя незащищённой и потерянной. Робко сделала шаг, ещё один и растерялась. Но
ладонь Ларисы уверенно повлекла меня вперёд. И я потихонечку пошла. Медленно
шагала за своим слепым поводырём.
- Видите? – проговорила вдруг
Лариса.
- Что?
Я ничего не видела с закрытыми
глазами.
- Путь?
- Нет.
- Присмотритесь.
Нелепо это звучало по обращению
к зажмуренному человеку. Но я попыталась присмотреться. И с удивлением начала
различать дорогу. Серебристо-серую.
- Вижу! – воскликнула радостно.
- А что ещё видите?
Справа и слева от дороги начали вырастать
призрачные фигуры и бесформенные здания. Поначалу фигуры и строения мерцали
чёрным, но постепенно их высветило лунное сияние.
Где-то я уже видела весь этот
загадочный пейзаж. Но где я могла его видеть? В кино? Нет же, нынче во сне. Мне
снилось именно это, незнакомое и невиданное никогда раньше.
Луна как солнце полукругом
поднималась из-за горизонта. Мы приближалась к ней. И вот-вот я должна была
войти в фосфорицирующе-молочный свет луны. Охватило эйфорическое предвкушение. Наконец
я вшагнула в лунное тело. Ощутила на губах прикосновение света, тончайшее и
ласково щекочущее. И мои губы ответили на невесомый поцелуй.
- Эй, посторонись! – раздался
резкий грубый вскрик откуда-то извне.
Я моментально раскрыла глаза. Мы
с Ларисой стояли обнявшись, уткнувшись губами в губы. Боковым зрением я уловила,
что на нас с бешеной скоростью несётся
лыжник. Мы стояли прямо на лыжне. Я рванулась вместе с Ларисой, и мы рухнули в
сугроб. Безумный лыжник с хохотом пронёсся мимо.
- Как ты? – сдула снежинки с
лица Ларисы.
- А ты?
Я поцеловала её.
Мы лежали в сугробе и
целовались.
- Пора домой! – опомнилась я, ведь
вчера ещё у Ларисы была повышенная температура. Поднялась и помогла ей встать. Мы
отряхнулись и быстро пошли по тропке.
Я удивлялась, что Лариса шагает
так смело, будто всё видит. Хотя, теперь знала, что она видит, но всё же она
видела по-своему.
Возле дома Лариса чуть не
поскользнулась на ледяной дорожке. Когда мы шли в лес, скользкого языка ещё не
было, но за пару часов детвора раскатала. Я успела взять Ларису под локоть и не
позволила упасть.
- Ты спасла меня!
- Ну что ты! – но мне стало
приятно от её немудрёной похвалы. Хотя тут же сердце сжалось от горечи. Сколько
таких незначительных, но крайне опасных ситуаций поджидают её почти на каждом
шагу!
Лариса опять словно прочитала
мои мысли.
- Я одна почти никогда не
выхожу. С бабушкой, мамой или отцом. Но бабушка теперь в больнице, а папа с
мамой, ты знаешь, в Чехии.
- Я буду приезжать к тебе, и мы
будем вместе куда-нибудь ходить!
Лариса заулыбалась осчастливлено,
но ничего не ответила. И я почему-то подумала, что, может быть, ей уже так
кто-то говорил, но не выполнил обещания.
- Я обязательно буду приезжать к
тебе!
- Конечно, Рита, но не клянись,
просто поступай как захочешь.
- Но ведь я ещё не уезжаю! У нас
ещё ночь, день и ещё ночь впереди!
- Ночь, день и ещё ночь, - входя
в лифт прошептала задумчиво Лариса. И я прикусила нижнюю губу. Ведь для Ларисы не
существовало разделения времени суток на светлые и тёмные часы. Но, кажется,
она не обиделась, потому что произнесла:
- И утро понедельника…
Затем дотронулась до зеркальной
поверхности, поводила пальцами прямо там, где отражалось её лицо.
- Пусто, - сказала как-то томно,
- Я есть, но меня нет.
Мне сделалось жутковато. Лопатки
вдавились в сдвинутые лифтовые веки. И тут же створки начали разъезжаться. Я неуклюже
вывалилась наружу и грохнулась на кафель.
- Рита! – вышагнула следом Лариса,
наклонилась, нащупала меня, потянула за локоть. Я поднялась и смущённо
поблагодарила её:
- Вот получается, и ты меня
спасла…
- Пока ещё нет…
Эта мельком сказанная реплика
сильно взволновала меня, но я не нашлась, что произнести в ответ.
Дома мы принялись пить горячий
чай с мёдом.
- А ты любишь море? – произнесла
Лариса.
- Люблю.
- Какое оно твоё море?
Я рассказала про своё море. И
спросила:
- А ты любишь море?
- Люблю.
- Какое оно твоё море?
- Сильное, вкусное, живое, как
часть меня…
И мне захотелось стать для неё как
это море – сильной, вкусной, живой частью её самой, любимой частью.
- А на что похож поезд?
- На дом.
- А дом на что похож?
- На детские кубики, только
побольше…
Лариса внезапно сказала:
- Я устала.
- Хорошо, ступай отдыхать.
- Но я хочу разговаривать с
тобой. Пойдём полежим вместе.
И мы легли в одну кровать. И всё
шептались: «А ты любишь… а ты любишь...»
В темноте не нужно было
закрывать глаза. Я всё равно не видела ничего, и мне было легко. Я слышала, как
летит за облаками самолёт, и свист поезда далеко за лесом, захлопнувшуюся
дверцу машины где-то внизу на асфальте, детский смех сквозь толщу стен дома,
клавиши одинокого рояля... Отдельные мелодии сплетались в единую музыку, и я
чувствовала огромный звучащий мир, в центре которого находилась сейчас.
Утром проснулись поздно. Я обнаружила
себя в темноте с головой под одеялом. И не захотела выбираться оттуда на свет.
Но всё же поднялась, чтобы умыться, принять душ, приготовить кофе. А потом почти
весь день мы не выбирались из постели. Лежали прислонившись, обнявшись, перепутавшись
руками и ногами, целовали и целовались…
Я уже во многом чувствовала, и
почти понимала мир Ларисы, и кажется, ей стало легче ориентироваться там, где
всегда обитала я. Но если я, закрыв глаза,
могла возвращаться в свой мир обратно, просто открыв веки, то Ларисе
подобный трюк был недоступен. Я была ей необходима в моём мире.
Наступление второй ночи даже не
заметили. Только под утро я проснулась очень рано. За окном едва брезжил
рассвет. С тоской подумала, что это ночь последняя, и она уже кончилась.
Лариса спала примостившись
головой на моём плече. Свободной рукой обняла спящую и легонечко, чтобы не
разбудить прижала к себе. Губы коснулись её волос. Как же мне не хотелось
расставаться. Никогда! Это уже невозможно. Как она будет без меня? Как я буду
без неё? Как мы сможем быть друг без друга?
Я беззвучно заплакала. Лариса
шевельнулась и рукой дотянулась до моих глаз.
- Почему у тебя слёзы, Рита?
- Я хочу быть с тобой.
Она притиснулась ко мне. И я
вжалась в неё. И так мы лежали долго, почти не шевелясь, превратившись,
кажется, в одного человека.
Поворачивающийся в замке входной
двери ключ, прогремел как автоматная очередь. Мы дёрнулись, забились,
выпутываясь из оков одеяла. Я выскочила из постели и принялась спешно
одеваться. Лариса надела пижамную курточку и прикрылась до горла пледом,
положив руки поверх.
Родители явились взбудораженные,
шумные, переполненные впечатлениями от заграничного экскурса.
Мы вместе с ними пообедали. Они рассказывали
взахлёб о поездке в Прагу. Мы с Ларисой изредка издавали междометия. Ни её, ни
меня сейчас не волновали впечатления об этом путешествии, ведь мы совершили
своё удивительное и неподражаемое, о котором могли только молчать.
Обед закончился. Мне нужно уходить.
Родители Ларисы вышли провожать меня в коридор. А мне так хотелось остаться
наедине с их дочерью ещё хоть на минутку.
- До свидания, Рита, спасибо
тебе огромное! Приходи как-нибудь в гости! Надеемся, подарок тебе понравился!
А я и забыла про подарок.
Оставила его в кухне. Эту кружку с картинкой старой Праги. И кружка выручила
меня. Мама Ларисы пошла за сувениром в кухню, не смогла найти, и позвала
супруга. В этот момент Лариса прильнула ко мне и прижалась губами к губам.
- Я люблю тебя, - прошептала
поцелуем.
- Я тебя люблю…
- Прощай! – молвила она.
- Нет, до свидания…
Родители Ларисы вернулись. Мы
успели отшагнуть друг от друга. Я взяла кружку и вышла за порог. Оглянулась.
Лариса стояла опустив голову.
Лифт отвёз меня вниз.
Я забросила кружку в сугроб. И
начала вытаптывать шагами на свеже припорошённом снегом газоне буквы: «Я хочу
быть с тобой!» Знала, что Лариса не увидит моего признания, но мне так не
хотелось уходить от её дома. Закончив фразу, отошла чуть в сторону и прочитала:
«Я ХОЧУ БЫТЬ ТОБОЙ!» Пропустила предлог «с», всего одну букву, но смысл
изменился, приобретя истинное значение.
- Я хочу быть тобой! – подняла я
лицо к небу, туда, где в вышине находилось окно Ларисиной комнаты.
Тишина.
Мелкие снежинки кололи глаза. Я
тряхнула головой и потёрла веки. Почувствовала, что окоченела и двинулась к
метро.
На работу значительно опоздала и
весь день бредила: «Я хочу быть тобой!» К вечеру начался жар. Заболела. Ко мне
приехала Таня. Оказывается, она не ездила на Селигер. И все выходные
названивала мне на мобильный, переживала, что со мной что-то случилось, а я
просто забыла телефон дома.
Три дня провалялась в горячечном
бреду. Потом ещё пару дней была совершенно слабая. И Таня всё время находилась
рядом. Затем я выздоровела, и она достала путёвку на неделю в подмосковный
пансионат. Мы поехали туда вместе.
Потом у меня возникло много
работы. А после я влюбилась в Наташу. Таня от ревности чуть не порезала себе
вены. Наташа тоже безумно ревновала. И я извелась. Спасла работа. Нужно было
срочно писать сценарий для бесконечного телесериала.
А потом я ездила в Варшаву. А
затем…
Однажды зазвонил телефон. Я
лежала на диване с ноутбуком на животе и писала скучное эссе для скучного журнала.
Машинально сняла трубку и приложила к уху.
- Да?
- Рита, здравствуй…
- Привет, кто это?
Повисло молчание. Я немножко
раздражённо повторила:
- Кто это!?
- Я… хочу… быть… тобой…
- Что?
И тут же всё вспомнила. Как
далеко уже это унеслось! И будто не со мной происходило.
- Я хочу быть тобой, - вновь донеслось из трубки. Словно мой
голос… Эхо моей ледяной фразы, выбитой старательно подошвами на позапрошлогоднем
снегу.
И я трусливо нажала кнопку
отбоя. И выдернула телефонный шнур из розетки. Тут же спешно отключила
мобильный.
Сердце заполошно колотилось. Я хочу
быть тобой! Ведь это звонила Лариса! Она почувствовала тогда моё признание,
хранила его в себе, верила, что я вернусь к ней, ждала, а я забыла про всё.
Захлопнув ноутбук, заметалась нервно
по комнате. Схватила телефонную вилку и воткнула в розетку. Набрала номер и,
едва на том конце откликнулись: «Алё…», торопливо заговорила:
- Лариса, Лариса, Лариса, прости
меня, я помню тебя, я помню всё…
- Кто звонит? – пресёк мой
покаянный поток невозмутимый женский голос.
- А… можно Ларису?
- Это её мама. Кто интересуется?
- Очень приятно, а… а это я…
одна её знакомая.
- Послушайте, одна знакомая, у
вас есть имя?
- Что случилось с Ларисой!? Что
с ней!? Она… умерла!!?
- Да чего вы городите! А
случилось то, что Лариса вышла замуж и живёт у мужа, а сейчас она вообще в
роддоме, и должна родить с часу на час, может быть, уже рожает…
- Спасибо… извините… поздравляю
вас!
- Да кто это!? Что передать?
Но я уже положила трубку. И
медленно опустилась на диван. Долго сидела опустошённая, без мыслей, без
чувств, без желаний.
Мы хотели быть друг другом. Но
почему же не стали одним целым? Ведь наши слова и желания были искренними. Или
наша встреча являлась настолько совершенной, что продолжения не должно следовать?
Мы дали друг другу всё, что могли, стали одна другой, пусть ненадолго, но,
наверное, навсегда быть не собой невозможно, и жизнь закономерно развела нас в
разные стороны.
Оправдания утешали, но мои
глаза, зрящие радужный мир, безудержно заливали слепящие слёзы, веки закрылись,
и я вновь окунулась в призрачно-лунный мир Ларисы, и губы настойчиво залепетали:
«Я буду тобой!»
2007, Маргарита Шарапова ©
Рассказ из сборника гей-лесби прозы "Liberty-лайф":
